Если бы только удалось освободиться от цепей — Верона готова разорвать всякого, кто войдет в комнату. Потому что пока она зла куда больше, чем боится этой, в общем-то, очень сложной и опасной ситуации. Зла на жгучую воду, от которой приходится уползать в угол, где ее хотя бы поменьше, таким образом натягивая не менее жгучие цепи. Зла на людишек и особенно на блондинку. Мысль о том, как здорово было бы услышать хруст костей в ее шее, прежде чем выпить до сухой оболочки, настолько приятна, что лучше в нее не углубляться, так и замечтаться можно. А для этого не время, потому что пока счет два — один в пользу отвратительной смертной. Временно. Зла на Анну, внезапно на Кролоков (заодно) и на Дракулу (можно подумать, Верона не поняла, какой аристократ ее ищет и ждет встречи с ней, раз не с Севера Карпат! Ну так она встретится, чего ж, раз так!). Больше всего зла на себя. © Verona
То, что идея, мягко говоря, бредовая, Уилл понимает еще на стадии обсуждения. Он бы хотел сказать, что они ищут иголку в стоге сена, если бы разыгравшаяся интуиция так настойчиво и тревожно не звенела прямо над самыми ухом, заставляя кожу покрываться неприятными мурашками и чувствовать легкий озноб, как при простуде. Ощущение, мягко говоря, странное, будто все внутри взбесилось и одновременно воспротивилось идее следовать за странно мигрирующими непонятно куда крысами. Откровенное противоречие на лицо. Страх и противоестественное желание последовать за ними, узнать, что их так привлекает. Или кто? Уилла это напрягает. Как и всех остальных, впрочем. Интуиции своей он всегда доверяет, так что не ожидает от этой затеи ничего хорошего. Поэтому в свете последних странных событий и совпадений, данный момент ребят заинтересовал в том числе. В купе с изменившимся и подозрительным поведением брата Макс. Он не знает его, Билли, вообще. © Will Byers
Нет, в сущности, никакой разницы, что в обществе вампиров, что в обществе людей; двое мужчин, считающих в своем праве претендовать на одну женщину меж ними, обязательно начнут шипеть друг на друга и задираться, независимо от того, какого мнения на этот счет придерживается эта женщина. Ева только насмешливо улыбнулась, тонкой, лаской скользнувшей по лицу улыбкой, прикрывая глаза на мгновение, но не зарделась, даже если бы могла, и не разгневалась, потому что прекрасно знала, как эта картина ляжет на холст еще до того момента, как села писать письмо, извещающее о их приезде. Она любила новые лица, любой породы, особенно, если они были одарены чем-то еще, кроме внешнего лоска, и, в тот период, пока они были интересны к разгадке её острым умом, Ева держала их поблизости и уделяла довольно много своего внимания, но потом, утолив соблазн, оставляла, возвращая положенную решением дистанцию. © Eve
Тогда, на показе, обе его матери заставили его мир повернуться. Раньше "мама" никогда не била его прилюдно, и он боялся, что все увидят, что она его ни во что не ставит — как можно быть уважаемым и хоть кем-то любимым, если даже для единственного собственного родителя ты просто мусор и обуза?.. — он делал всегда всё, чтобы скрыть синяки, царапины... жрущую его душу тоску от окружающих. Считал, что со своими проблемами они с матерью справятся сами. Но тот день, когда она ударила его, несколько раз, полотенцем при таком большом количестве людей... пожалуй, его вера в "чудеса" иссякла. По крайней мере, относительно матери, той матери. Но возникла новая, слабая тогда еще, неуверенная, но все же. Тогда, когда за него заступилась Натали Санкёр, женщина на первый взгляд, еще более... пугающая?.. чем Женевьев Ансьель. Женщина, которая оказалась добрее, чем его мать, коей на самом деле не являлась. Натали Санкёр, которая потом оказалась его настоящей Мамой. © Marc Anciel
Под её пристальным взором, мужчина открывает небольшой портфель и вынимает из него цилиндр, похожий на термос. Серебро, пусть выкрашенное в черный цвет, она опознает и слегка хмурится, принимая дар из рук Румпельштильцхена. Драгоценный металл должен был пропитаться магией, её магией, но она ровным счетом ничего не почувствовала. Геката хмурится, но емкость все же открывает. В раскрытую ладонь падает ключ, тут же признавший хозяйку и спровоцировавший престранное метеорологической явление. Темно-серая туча пеленой застилает солнце, однако оно продолжает сиять настолько ярко, что сама туча начинает светиться. Всё вокруг в пределах одного квартала оказывается залито призрачным светом, сообщающим ненатуральную четкость всем и каждому, и древесным листьям, и фонарным столбам, и смертным, еще мгновение назад спешившим по своим делам. Всё и выделяется, и затмевается свечением, обманчивым и неверным, словно полярные сумерки. © Hecate
Энджел не из тех, кто будет всегда влачить жалкое существование. Во всяком случае, он именно так себя каждый раз успокаивает, когда очередной клиент срывается, когда в очередной раз чьи-то руки царапают его мех (пачкают, суки блядские, то, что им не принадлежит), а если еще умудряются вырвать клок — он готов тут же взяться за пистолет или что там попадется и просто вспомнить Чикаго; Чи ка го. Город на языке оседает вкусом наркотиков, пороком и чем-то еще, что он даже не помнит. кажется, тогда было весело. Кажется, тогда было забавно. Погружаться в мысли и рефлексировать это не то, что любит Даст (шутки про то, что он не даст — давно не шутки). Энджел закатывает глаза, когда выходит из очередной машины, спокойно поправляет свою прическу и уходит, поправляя чулки. Да, он та еще блядь, ну и что из этого? В аду без этого не выжить, к сожалению. Ровно так же, как не выжить без наркотиков, которые он прячет почти везде, а еще выпивки. © Angel Dust ▲ ▼ ▲ ▼ ▲ ▼ ▲ ▼ ▲ ▼ |